«…Нет, он вернется!» — слышу я и, оттолкнув Духовского,
стремлюсь на сцену. Черт его побери, как зовут этого человека? Секунда, другая молчания… Зрительная зала — точно черная шевелящаяся бездна. Прямо предо мной на сцене ярко освещены лампой незнакомые мне, грубо намазанные лица. Все смотрят на меня напряженно. Духовской шепчет что-то сзади, но я ничего не могу разобрать. Тогда я вдруг выпаливаю голосом торжественного укора...
Неточные совпадения
Я
устремился глазами
на сцену.
На сцене аполлинические образы героев бились изо всех сил,
стремясь к намеченным целям, — Дионис через хор говорил зрителям, что стремления тщетны, цели не нужны, что жизнью правит железная необходимость, и не человеку бороться с нею.
Но время шло. Дифирамб превратился в трагедию. Вместо Диониса
на подмостки
сцены выступили Прометеи, Этеоклы, Эдипы, Антигоны. Однако основное настроение хора осталось прежним. Герои
сцены могли бороться,
стремиться, — все они были для хора не больше, как масками того же страдающего бога Диониса. И вся жизнь сплошь была тем же Дионисом. Долго сами эллины не хотели примириться с этим «одионисированием» жизни и, пожимая плечами, спрашивали по поводу трагедии...
— Так нельзя, братец ты мой! Это не игра, не искусство! Это значит губить, резать искусство! Погляди ты
на Савину… Что это такое?! Таланта — ни боже мой, одна только напускная бойкость и игривость, которую нельзя допускать
на серьезную
сцену! Глядишь
на нее и просто, понимаешь ли ты, ужасаешься: где мы? куда идем? к чему
стремимся? Пра-а-пало искусство!
Все
устремляются в дальний конец коридора, следом за Викторией Владимировной Ювен. Там, рядом с церковной дверью — другая, ведущая
на сцену, соединенную с верхним коридором «черною» лестницею. Вся толпа экзаменующихся теснится несколько минут у этой двери.
Спектакль, казалось, тянулся без конца. Осип Федорович старался смотреть только
на сцену, но его глаза невольно
устремлялись на роковую ложу, и всякий раз точно кинжал вонзался в его сердце.